Жан Вальжан очутился в парижский клоаке.
Новый признак сходства Парижа с океаном, — здесь, как и в океане, можно погрузиться в глубину и исчезнуть.
Переход был резок. Жан Вальжан посреди самого города скрылся из города, и причем в мгновение ока, стоило только ему захлопнуть над собой крышку, вместо яркого дневного света его охватила глубокая тьма, вместо полудня наступила полночь, вместо шума — тишина, вместо грохота выстрелов — покой могилы, и при этом еще переход, более удивительный, чем на улице Полонсо, — из положения в высшей степени опасного к абсолютной безопасности.
Странное это было явление: внезапный провал в погреб, исчезновение в подземной темнице Парижа. Он попал с улицы, где со всех сторон ему грозила смерть, в это подобие склепа, где его ждала жизнь. Несколько секунд он стоял, как ошеломленный, и с изумлением прислушивался. Над его головой опустилась железная крышка западни, и в этом заключалось его спасение. Небесное милосердие взяло его под свое покровительство, как бы губя его. Можно ли жаловаться за это на Провидение?
Только раненый не подавал признаков жизни, и Жан Вальжан не знал, кого держит он на руках — живого или мертвого.
В первую минуту он точно ослеп. Он вдруг не стал видеть. Затем ему показалось, что он также моментально и оглох. Он больше ничего не слышал. Буря смертоубийства, бешено ревевшая в нескольких футах над его головой, доносилась до него, как мы уже говорили, благодаря толстому слою земли, отделявшему его от места битвы, слабо и неясно, точно глухой тревожный гул. Он чувствовал, что стоит ногами на твердой почве; этим пока все и ограничивалось, но для него этого было совершенно достаточно. Он вытянул сначала одну руку, потом другую и обеими руками коснулся стены, — из этого он узнал, что проход узкий; он поскользнулся и сделал вывод, что вымощенный пол у него под ногами мокрый; он осторожно сделал один шаг вперед, боясь упасть в яму, в водосточный колодец или пропасть; тут он узнал, что и дальше пол точно так же идет мощеный; поднявшееся зловоние объяснило ему, куда он попал.
Через несколько секунд он уже не был слепым. Через отдушину, благодаря которой он попал в водосточную трубу, проникало немного света, и скоро глаза его стали привыкать к полумраку, царствовавшему в этом погребе. Он начал постепенно кое-что различать. Узкий проход, где он добровольно похоронил себя, — никаким другим словом нельзя лучше определить его положение, — был за спиной у него точно замурован. Это был один из тех глухих каналов, которые на специальном языке называются рукавами. Казалось, перед глазами стоит другая стена — стена мрака. Влияние отдушины кончалось в десяти или в двенадцати шагах от того места, где стоял Жан Вальжан, но и на этом небольшом пространстве перед ним белело только несколько метров покрытой сыростью стены водостока. Дальше, за этой границей, была полная тьма, представлявшаяся чем-то ужасным; казалось, что этот мрак поглотит того, кто осмелится проникнуть в него. Но, несмотря на это, не только можно, но даже нужно было проникнуть в это погруженное в беспросветную тьму пространство. Следовало даже поторопиться сделать это. Жану Вальжану пришло в голову, что раз решетка бросилась в глаза ему, то на нее могли обратить внимание также и солдаты. Тут все зависело от случая. Они точно так же могли спуститься в колодец и осмотреть его. Нельзя терять ни одной минуты. Сначала он опустил было Мариуса на пол, но потом опять поднял его, взвалил на плечи — самое подходящее слово — и пошел, смело вступив в царство мрака.
В действительности положение их было далеко не так безопасно, как думал Жан Вальжан. Им грозили другие, может быть даже не меньшие опасности. После сверкающей молниями грозы битвы они попали в насыщенное миазмами подземелье, в западню, из хаоса перешли в клоаку. Жан Вальжан из одного круга ада попал в другой.
Пройдя шагов пятьдесят, Жан Вальжан остановился. Ему предстояло решить очень важный вопрос. Подземный коридор упирался в другой такой же коридор, который пересекал его под прямым углом. Перед ним теперь были две дороги — какую из них избрать? Повернуть налево или направо? Как ориентироваться в этом темном лабиринте? Но этот лабиринт, как мы уже говорили раньше, имел свою путеводную нить — уклон. Идти по уклону — значит направляться к реке. Жан Вальжан быстро это понял. По его расчетам он должен был находиться в водосточной трубе, проложенной под рыночной площадью, и поэтому, если он повернет налево и пойдет по уклону, не больше как через четверть часа он достигнет одного из отверстий на берегу Сены, между мостом Менял и Новым мостом, а это значило, что он среди белого дня появится в самой людной местности Парижа. Может быть, ему придется вылезать наружу где-нибудь на бойком перекрестке. Появление двух окровавленных людей, вылезающих из-под земли, само собой разумеется, сильно удивит прохожих, явятся полицейские, а за ними солдаты с ближайшего поста и их арестуют. Они будут схвачены раньше, чем выберутся наружу. Лучше уж углубиться в этот лабиринт, довериться этому мраку и предоставить все на волю провидения.
Он повернул направо и стал подниматься вверх по склону.
Как только он зашел за угол коридора, слабый отдаленный свет, проникавший из отдушины, исчез, завеса мрака окутала его, и он опять ослеп. Несмотря на это, он не думал о возвращении назад, а, наоборот, старался идти как можно быстрее. Руки Мариуса, перекинутые вперед, были у него на груди, а ноги висели за спиной. Одной рукой он держал обе его руки, а другой ощупывал стену. Одна щека Мариуса соприкасалась с его щекой и даже прилипала к ней, потому что была вся в крови. Он чувствовал, как по его телу текла и проникала к нему под платье тепловатая кровь Мариуса. В то же время он чувствовал влажную теплоту у своего уха, против которого приходился как раз рот раненого, и это служило ему доказательством, что Мариус дышит и, следовательно, жив. Коридор, по которому шел теперь Жан Вальжан, был не так узок, как первый. Жан Вальжан продвигался вперед с большим трудом. От шедших накануне дождей, не успевших еще сбежать, в центре водосточной трубы образовался маленький ручей, и он был вынужден прижиматься к стене, чтобы не идти все время по воде. Угрюмо он брел вперед. Он был похож на одно из тех таинственных созданий, которые на ощупь бродят в потемках и скрываются под землею в недрах мрака.
Между тем, может быть, потому, что к нему проникало немного тусклого света из отдаленных отдушин, а может быть, потому, что его глаза постепенно привыкали к темноте, но только к нему возвращалось зрение, и ему казалось, что он как будто видит стену, когда дотрагивается до нее рукой, видит потолок свода, под которым он проходит. Зрачки расширяются в темноте, и человек начинает видеть точно так же, как душа расширяется в несчастье и кончает тем, что познает Бога.
Выбирать дорогу было очень трудно. План клоаки служил, так сказать, отражением плана находящихся над ней улиц. В Париже было в то время две тысячи двести улиц. Представьте же себе внизу под этим целый лес мрачных рукавов, называемых водостоками. Если бы вытянуть все существовавшие в то время водосточные трубы в одну прямую линию, она вышла бы длиной одиннадцать лье. Выше мы уже говорили, что в настоящее время сеть водосточных труб благодаря неустанной деятельности последних тридцати лет имеет в длину не менее шестидесяти миль.
Жан Вальжан ошибся с самого начала. Он думал, что находится под улицей Сен-Дени, и очень жаль, что это не было так. Под улицей Сен-Дени проходит старый каменный водосток, который существует со времен Людовика XIII и который идет прямо к главному водосточному каналу, называемому Большим водостоком, с одним поворотом направо, на высоте бывшего Двора чудес, и с одним только разветвлением, каналом Сен-Мартен, четыре рукава которого пересекаются крестообразно. Но узкая водосточная труба, проходившая по улице Петит-Трюандери, где был устроен смотровый колодец вблизи кабачка "Коринф", никогда не имела никакого сообщения с подземельем улицы Сен-Дени; эта труба примыкала к Монмартрскому водостоку; туда-то Жан Вальжан, сам не зная того, теперь и направлялся. В этом водостоке очень легко заблудиться. Монмартрский водосток — самый запутанный во всей старой сети. К счастью, Жан Вальжан давно уже миновал оставшийся позади Рыночный водосток, который даже на плане представляет собою поразительную путаницу; но ему предстояло преодолеть еще немало затруднений, и не один поворот улицы, — потому что эти каналы те же улицы, — должен был являться пред ним в темноте вроде вопросительного знака; во-первых, налево громадный водосток Платриер, нечто вроде китайской головоломки, с целым хаосом запутанных каналов в виде букв Т и Z, проходящих под зданием почтамта и ротондой хлебного рынка до самой Сены, где водосток кончается трубой в виде Y; во-вторых, направо кривой коридор улицы Кадран с тремя глухими отростками, похожими на зубцы; в-третьих, налево запутанные разветвления улицы Мэль, начинавшиеся чем-то похожим на гигантские вилы, а дальше зигзагами примыкавшие к большому Луврскому подземному резервуару, расходясь и разветвляясь во все стороны; наконец, направо узкий глухой канал улицы Исповедников, не считая уже маленьких как бы отростков, попадавшихся тут и там на пути к главному опоясавшему Париж водостоку, который один только и мог вывести его к какому-нибудь отдаленному безопасному выходу, где ему некого и нечего было бы уже бояться.
Если бы Жан Вальжан имел какое-нибудь понятие о том, о чем мы теперь говорим, он очень быстро бы сообразил, руководствуясь только одним ощупыванием стен, что он находится не в подземной галерее улицы Сен-Дени. Вместо старого тесаного камня, вместо старинной постройки, фундаментальной и величественной даже в архитектуре клоак, с фундаментом из гранита на извести, что обходилось по восемьсот ливров за один туаз, он почувствовал бы под руками дешевую современную кирпичную стену с фундаментом из жернового камня на цементе, лежащем на слое бетона, что обходится всего двести франков за метр; но он об этом ничего не знал.
Он шел вперед с душевной тоской, но спокойно, ничего не видя, ничего не зная, надеясь на какую-нибудь счастливую случайность, то есть отдавшись на волю Провидения.
Однако, незаметно для самого себя, он начинал беспокоиться. Окруживший его мрак овладевал его рассудком. Он шел наугад. Эта подземная сеть водосточных труб клоаки ужасна, это бесчисленное множество скрещивающихся труб может свести с ума. Ничего нельзя представить себе печальнее положения человека, попавшего в этот Париж, где царствует вечный мрак, Жан Вальжан должен был искать и почти что изобретать для себя дорогу, не имея возможности видеть ее. В этой неизвестности каждый его шаг мог быть и последним. Как выбраться ему отсюда? Как найти выход? Найдет ли он его вовремя? Возможно ли пройти и выбраться сквозь эту колоссальную подземную губку с каменными ячейками? Не застрянет ли он там в каком-нибудь наглухо закупоренном гнезде, неожиданно попав в него в потемках? Не запутается ли он в густой сети переходов, из которых нельзя потом будет выйти? Не умрет ли Мариус от потери крови, а он — от голода? А что, если оба они погибнут в каком-нибудь темном уголке? Он не знал ничего. Он задавал себе все эти вопросы, но не мог ответить на них. Внутренность Парижа — это бездна. Он был как пророк во чреве чудовища.
Вдруг случилось нечто удивительное. В самый неожиданный для него момент, в то время как он все продолжал идти вперед по прямой линии, он вдруг обратил внимание, что перестал подниматься в гору, вода ручейка, струившегося по дну водосточной трубы, уже не бежала ему навстречу и начала смачивать уже не носки, а, наоборот, каблуки его сапог. Сточная труба шла не вверх, а вниз. Значит, он совершенно неожиданно для себя приближался к берегу Сены. Это грозило большой опасностью, но опасность вернуться назад была еще больше. Он продолжал двигаться вперед. Но он шел не к Сене. Правый берег реки в черте Парижа имеет вид покатого холма, один из скатов которого опускается к Сене, а другой — к главному водосточному каналу. Гребень этого холма, служащий водоразделом, извивается самым произвольным образом. Высшая точка, служащая водоразделом, находится в водостоке Сент-Авуа, по ту сторону улицы Мишель ле Конт, в клоаке Лувра, около бульваров, и в водостоке Монмартра, около Рынка. Жан Вальжан достиг как раз этой кульминационной точки. Он шел по направлению к окружному водостоку и находился на правильном пути, не зная этого.
Каждый раз, как ему встречалось разветвление, он предварительно ощупывал углы коридора, и если входное отверстие в него было уже того коридора, в котором он находился, он не сворачивал в него и продолжал идти заранее выбранной дорогой, справедливо рассуждая, что всякий более узкий подземный коридор закончится непременно тупиком и только отдалит его от цели, то есть от выхода наружу. Благодаря этому ему удалось благополучно миновать западню, которую готовили ему во мраке четыре лабиринта, только что перечисленные нами.
Наконец наступила минута, когда он мог уверенно сказать, что вышел из той части Парижа, где вследствие беспорядков прекратилось уличное движение, и вступил в подземелье оживленного и нормального Парижа. Над его головой вдруг послышался как бы отдаленный, но продолжительный раскат грома: это по мостовой катились экипажи.
Он шел уже около получаса, так по крайней мере ему казалось, и за все время ему ни разу не пришло в голову остановиться отдохнуть, и он только переменил руку, которой держал Мариуса. Тьма сгустилась, казалось, еще сильнее, но эта темнота придавала ему бодрость.
Вдруг он увидел впереди себя свою тень. Она чуть заметно вырисовывалась на тусклом красноватом фоне, в который были как бы слегка окрашены пол у него под ногами и свод над головой, этот же красноватый свет окрашивал и мокрые стены коридора. Он изумленно обернулся.
Сзади него, в той части водостока, которую он только что прошел, хотя ему и казалось, что это где-то очень далеко, сверкала среди густого мрака какая-то ужасная звезда, которая как будто смотрела на него.
За этой звездой двигались восемь или десять черных, прямых, неясных, зловещих фигур: то была полиция, проникшая в водосток.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь